Во всяком случае, на острове погоня окончилась безрезультатно, и, когда Василия привели на допрос к коменданту, прямо в столовую, настроение майора было не из веселых. Здесь уже находились и английский капитан, и важный испанский генерал. Дамы, умиравшие от любопытства, не были допущены в комнату, но они тихонько наблюдали всю сцену с террасы сквозь тюлевую завесу.

Комендант смотрел на Баранщикова снизу вверх.

— Что ожидает солдата, который нарушил первый долг часового? — грозно спросил комендант. — Ты не мог не видеть и не слышать беглецов. Значит, ты помог им?

Василий счел за благо притвориться непонятливым.

— Не разумею, ваше благородие. Нихт ферштейн! Беглых — никс видел. Никс слышал. Далече они были. Темно.

Комендант поморщился.

— Он отпирается? Притворяется, что ничего не видел? Так?

— Так точно, ваша милость! — подтвердил капрал, который привел Василия на допрос.

— Мне ясно, что он помог беглецам скрыться. Он не стрелял и дал возможность им удрать. Может быть, еще дорогу им показал? Во всяком случае, он недостоин звания датского солдата. Он заслуживает каторги, не так ли, ваше превосходительство?

Испанский генерал еще выше поднял нос и надменно кивнул.

— Капрал, уведите его на гауптвахту и… вы понимаете меня, гм, хорошенько там его… Вон!

Когда Баранщикова увели на истязание, красивая генеральша подошла к мужу.

— Скажите мне, друг мой, какое наказание ждет этого большого солдата? У него такие печальные глаза. Его повесят?

— Нет, наверное, не повесят, но… полсотни розог он испробует, а потом — каторга, моя дорогая. Его продадут, чтобы возместить затраты по вербовке. Может быть, галеры… Или рудники…

— Супруг мой, угодно ли вам исполнить одну просьбу вашей жены?

— Разумеется, моя дорогая. Все, что в моих силах!

— Купите этого солдата, сеньор! Мне, право, жаль его. Он так ревностно вышагивал целый вечер, все дамы любовались этим часовым. Мы устроим ему… кухонную каторгу в нашем доме, сеньор! Купите его, этого большого руса!

— Но, моя дорогая, кухонная каторга в вашем доме… боюсь, это не то наказание, которое желал бы для провинившегося наш любезный хозяин!

— Если моему супругу и повелителю будет угодно, то и кухонная каторга, как всякая другая, не будет особенно сладкой, пока… вина его не искупится.

— Но, говоря серьезно, дорогая Мария, за такого силача этот датский комендант заломит цену… гм…

— Сеньор! Не скупитесь! Просьба вашей супруги…

— Молчи, плутовка! Ты знаешь, что против такой улыбки я бессилен. Господин майор! Извольте назначить цену за этого московита. Я решил купить его.

Обрадованный майор все же счел своим долгом предупредить соседа, что солдат Николаефф и сам склонен к побегу, и ненадежен как надзиратель.

— Мне нужен кухонный слуга для тяжелых работ в доме.

Насчет побега — не тревожьтесь, от нас не убегают! Благоволите назначить цену, сеньор комендант.

— Полагаю, ваше превосходительство, что он будет счастлив столь благоприятной судьбе и станет… трудиться за двоих. Угодно ли вам, ваше превосходительство, уступить мне за этого великолепного московита… парочку широкоплечих негров из ваших нынешних гребцов. Я любовался ими! Нам здесь нужны черные руки, ваше превосходительство, очень нужны. И, хотя цены на негров в настоящее время как будто падают… Ведь их стали теперь возить не только англичане, но и американцы… хэ-хэ-хэ, я бы, из желания угодить вашему превосходительству и в то же время не упустить из виду интересов нашей компании, счел бы такой обмен справедливым для обоих сторон, не так ли?

— Испанский дворянин не торгуется с соседом, когда речь идет об исполнении прихоти дамы, сеньор! — важно сказал коррехидор Пуэрто-Рико, обрадованный, что не нужно платить наличными за нового слугу. У его превосходительства спеси было больше, чем наличного золота в атласных карманах!

Пуэрто-Рико

Опять корабль, ветер в парусах, шлепающие удары волн в корабельную грудь. С борта генеральской яхты Василий Баранщиков наблюдал за выходом в море «Песни ветра». Оба корабля одновременно покидали бухту Святого Фомы. Яхта пошла к острову Пуэрто-Рико, «Песня ветра» некоторое время держалась на параллельном курсе.

Привычным, уже опытным матросским взглядом глядел Василий Баранщиков на ее стройные мачты, упруго несущие белую громаду парусов — грота, марселей, брамселей, триселей и кливеров; прикидывая в уме соотношение парусов и ширины судна, он дивился непривычной быстроте хода английского корабля, будто летевшего по воле. «Песня ветра» была новейшей постройки, но в этом изящном, стройном судне угадывалось что-то зловещее. Чудилось даже, что ветром доносит с него запах человеческих тел, пота, мочи, пропитавшей самое дерево бортов…

Отсалютовав яхте, «Песня ветра» переменила курс, и вскоре белое пятнышко ее парусов исчезло за горизонтом.

Новый владелец «Мишеля Николаева», испанский генерал и губернатор острова Пуэрто-Рико, торопился домой. Яхта шла на всех парусах. Генерал знал толк в мореходстве и видел, с какой ловкостью управляется с парусами новый матрос.

— В море он был бы нужнее, чем на кухне у сеньоры! — подумал генерал и вспомнил о предостережении датского майора.

— Чтобы из головы этого сильного московита изгнать всякую мысль о побегах, придется дону Мануэлю принять меры сразу по приезде, а то… ищи потом ветра в поле. Рабов, черных или белых, равно как и рабочий скот, принято клеймить. Гм! Заклеймить такого молодца?.. Что ж, за него отдано два негра, а это около ста британских фунтов стерлингов, и он нужен для хозяйства…

Путь, который другие корабли проделывали за трое суток, легкая генеральская яхта оставила за собой в два дня и одну ночь. Перед наступлением второй ночи с корабля стали видны вершины высоких гор острова Пуэрто-Рико. Ранним утром яхта бросила якорь в бухте города Сан-Хуан — губернаторской резиденции.

Прибытие генеральской яхты было встречено пушечным салютом. Белый катер с красной полоской по ватерлинии и двенадцатью гребцами птицей полетел к яхте, четко развернулся перед трапом, быстро пришвартовался, и на палубу поспешно взбежал испанский офицер в треуголке. Он отсалютовал шпагой генералу и галантно раскланялся перед его супругой.

Уже сходя по трапу на катер, генерал вполголоса сказал офицеру, указывая на нового матроса, который в тот миг крепил цепь на кнехтах:

— Дон Мануэль, возьмите-ка этого молодца на ночь в кордегардию, пока он без клейм. Ему надо отбить охоту к новым морским путешествиям, понимаете? Два дня назад, у датчан, он помог скрыться каким-то беглецам. Позаботьтесь, сеньор, чтобы все было сделано быстрее. Потом ему найдется работа в моем доме.

Катер отвалил. В ожидании, пока решится его судьба, Василий Баранщиков рассматривал с палубы город и порт. Ему пояснили, что Пуэрто-Рико по-испански значит «богатый порт». И впрямь, здесь все крупнее, богаче, разнообразнее, чем на датском острове.

Уже не уютный городок Святого Фомы, а большой, существующий почти три столетия город — Сан-Хуан ди Пуэрто-Рико. Не маленький форт, а внушительная крепость царит здесь над берегом. Вместо одной лютеранской кирки здесь вздымаются колокольни нескольких церквей и католического собора. Горы уходят вершинами в тучи. Полоса взморья, обшитая кружевом пены, простирается на десятки верст. А за этой полосой тянутся плоские предгорья с огромными плантациями сахарного тростника, кофе, табака, пряностей. Здесь тоже ощущается в воздухе густой и терпкий запах диковинных растений. Он манит путника своей новизной, но Василию Баранщикову он уже в тягость. Ему милее дымок от березовых дровец, холодное дыхание зимней Волги поутру и теплый дух печеного хлеба, чуть слежавшегося сенца… Россия! Нет ничего дороже и милее! Никакие пальмы, ничье небо, самое голубое и ласковое, не заменят тебя русскому сердцу!

* * *

После ночи в камере гарнизонной кордегардии Баранщиков был выведен доном Мануэлем на утренний свет божий и зажмурился от яркого солнца. Казалось, оно раскаляло добела все вокруг — площадь, изгороди, стены, крыши. Указывая дорогу московиту, дон Мануэль только подбородок вскинул, не удостоивши Василия даже словом.